В воскресенье 27 августа в храме священномученика Гермогена в Гольянове после Божественной литургии и молебна перед началом учебного года прошел концерт для прихожан и жителей района.
Супруги Петр и Елена, артисты Московской филармонии, исполнили для слушателей музыкальные классические произведения.
Прозвучали знаменитые произведения Баха, Шуберта, Чайковского, Глазунова, Рахманинова, Дворжака и Сен-Санса.
На территории храма также проводились мастер-классы для детей, благотворительная ярмарка и настольные игры.
Сердечно благодарим Петра и Елену за великолепную возможность приобщится к великой классической музыке, организаторов и участников мероприятия.
Подобное в храме проходит впервые, но, надеемся, что это послужит началом доброй культурной традицией.
Пресс-служба Восточного викариатства и храма священномученика Гермогена в Гольянове
17 июля 2022 года приходское молодежное объединение “Илиинский светоч” принимал активистов других московских приходов, а также движений по окормлению бездомных и малоимущих.
В июльский день на территории исторической резиденции Московских митрополитов побывали гости из храма Воскресения Словущего на Успенском Вражке, храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе, волонтёры православного движения “Брюсов помощь”, движения “Курский вокзал. Бездомные. Дети”, а также службы “Милосердия”. Всего во встрече приняли участие более 60 человек.
Участники встречи собрались в неформальной обстановке: жарили шашлыки, играли в подвижные и интеллектуальные игры, пели песни под гитару. В ходе знакомства рассказывались истории создания социальных и просветительских проектов при московских храмах.
Илиинские ребята познакомили гостей со своими инициативами. Активисты движений “Брюсов помощь” и “Курский вокзал. Бездомные. Дети” передали в дар илиинцам деревянную именную доску.
“Были в гостях у друзей из прихода храма пророка Илии в Черкизове. Весело, здорово и круто. Пожалуй, один из самых интересных приходов , где получилось побывать. Много разных людей, молодых и постарше. Интересных и творческих. Деятельных и веселых. Разные люди, а все вместе — приходская община. Это здорово! ПС отдельно про спорт. Тааакого нет нигде. Даже у нас )”, — написали прихожане из Брюсова в своем телеграм-канале.
15 августа 2020 года стало особой датой в более чем 300-летней истории храма Спаса Нерукотворного Образа. Длившийся год ремонт завершен. Литургию в обновленном, но по-прежнему очень любимом и родном для тысячи прихожан храме возглавил епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон, управляющий Восточным викариатством города Москвы.
Преосвященнейшему владыке сослужил протоиерей Александр Дасаев, благочинный Воскресенского округа города Москвы, настоятель храма Воскресения Христова в Сокольниках — на его плечи легло попечение о восстановлении Спасского храма в начале 90-ых. Также за Божественной Литургией сослужили клирик храма Казанской-Песчанской иконы Божией Матери иерей Иоанн Паскевич, иеромонах Елисей Меняйлов, протодиакон Константин Барган, диакон Дмитрий Горбик, а также клирики нашего храма во главе настоятелем, протоиереем Андреем Бондаренко.
Владыка Пантелеимон совершил чин малого освящения храма.
Малое освящение храма совершается в том случае, если в уже освященном храме проводились ремонтные работы. Обязательным условием совершения в этом случае именно малого освящения является неприкосновенность Престола (то есть если Престол при совершении работ не был передвинут или поврежден). Малый чин освящения бывает до совершения Часов и последующей Божественной литургии. Посреди церкви совершают молебное пение тому, во имя кого храм построен: поется канон храмового праздника, совершается малое освящение воды и читаются две молитвы на обновление храма. Затем предстоятель окропляет святой водой Престол со всех сторон, алтарь, иконостас и весь храм.
За год храм, конечно, совершенно преобразился. Новые полы и новые входные двери, сенсорные экраны в притворе, которые позволяют одним движением руки зайти в нужный раздел и посмотреть расписание богослужений, вспомнить историю храма, почитать свежие приходские новости. Уникальный бак для святой воды с особой системой фильтрации. Терминал, с помощью которого можно подать записку или внести пожертвование на социальную деятельность храма и на Воскресную школу. Новые иконы с мощевиками святых, обновленный руками прихожан иконостас. Изумительная акустика, которая позволяет клиросу звучать так, что хочется плакать от Любви и Благодарности к Господу, Чьей «всесильной рукой», как читали мы всем приходом в молитве, этот храм и был обновлен.
Мне нравится в этом храме абсолютно всё. Он чистый, свежий, воздушный что ли, и все тот же мой родной и такой любимый, — признается Зоя Васильевна Дымова. Она хорошо помнит те времена, когда храм только-только вернули Церкви и вместе с настоятелем протоиереем Александром Дасаевым и другими прихожанами они восстанавливали его почти из руин. —Мы закладывали фундамент в свое время. И сейчас передо мной храм-красавец, это результат молитвы и усердия, — говорит отец Александр Дасаев. – Мне довелось за 40 лет служить в разных храмах, и здесь особый духовный климат. Мне радостно, что Господь благословил это место вот такой красотой.
Говоря об обновлении храма, владыка Пантелеимон провел параллель между обновлением храма и обновлением души.
— Храм – это тот образ, на который должна походить наша душа. И мы с Вами должны обязательно украшать свою душу, красоту своего сердца. А чем же украшается внутренний человек? Миром, прежде всего. И в храме преподается мир, во время богослужений мы столько раз слышим: «Мир всем». И вот этот мир души является этой внутренней красотой. И все мы должны хранить мир в своем сердце, любить друг друга, служить друг другу, согревать, утешать, молиться друг за друга. Тогда и храм послужит преображению нашей души!
После чина малого освящения и Литургии духовенство и прихожане разделили праздничную трапезу. Чай из самоваров, освященный мед, баранки, пирожки с вареньем, фрукты. И, конечно же, общение. Ведь приход – это большая семья, где можно разделить печаль и умножить радость.
09 марта, в субботу, епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, управляющий Восточным викариатством г. Москвы возглавил совершения Всенощного бдения в храме Святой Троицы в Косино-Ухтомском.
24 августа в храмах Воскресения на Семеновском кладбище и Рождества
Христова в Измайловском вспоминают о священномученике Павле Ансимове.
Павел Ансимов родился в 1891 году 24 августа в селе Четыре Бугра под Астраханью в семье потомственного священника Георгия Ансимова и его супруги Веры Павловны.
Отец Георгий рано умер, оставив четырех малолетних сыновей: Павла, Николая (1893 г.р.), Владимира (1895 г.р.), Александра. Мать отца Павла — Вера Павловна, после смерти мужа была при храме просвирней. Павел, Николай и Владимир впоследствии пошли по пути отца, став священниками, а Александр приобрел профессию бухгалтера.
Павел, как старший, первым поступил в епархиальное училище и, закончив его, начал учение в Астраханской духовной семинарии.
Окончив Астраханскую семинарию в 1912 году, Павел женился на Марии – выпускнице Высших женских курсов, дочери священника Гостинно-Николаевского храма в Астрахани Вячеслава Стефановича Соллертинского.
После рукоположение служение свое он проходил в храме святителя Николая при ж.-д. станции Верхний Баскунчак Царевского уезда Астраханской губернии. После рукоположение служение свое он проходил в храме святителя Николая при ж.-д. станции Верхний Баскунчак Царевского уезда Астраханской губернии.
Несмотря на семейные тяготы, отец Павел поступил в Казанскую духовную академию.
Учась в академии, служил в храме святителя Николая при пороховом заводе и в храме великомученика Пантелеимона училища для слепых.
В 1919 году родились близнецы Вячеслав и Георгий, первый из которых умер в том же году от голода на руках у матери. В 1921 году после окончания академии, спасаясь от голода, иерей Павел переезжает в станицу Ладожская Кубанской области.
Путь туда с семьей — женой и двумя детьми — был трудным. Часть пути приходилось преодолевать пешком, и отец нёс на руках малолетних детей, завернув их в полы своей рясы. Часто по пути приходилось питаться милостыней при церквах. В начале 1922 года скончался второй сын – Георгий.
Станица Ладожская оказалась большой и богатой. Там было два храма, больница, гимназия, маслобойный и мукомольный заводы, виноградники и большие наделы земли, которые уже в ту пору обрабатывались комбайнами. Население было интернациональным, его основу составляли казаки.
Отец Павел служил в храме и преподавал в гимназии Закон Божий и три языка — славянский, греческий и латинский. Жизнь в станице для молодой семьи оказалась непростой. Прихожане любили батюшку Павла, но считали, что кроме службы в храме и преподавания в гимназии он должен нести и тяготы крестьянского труда. Таков был обычай. Ему выделили надел земли, где они с матушкой сеяли подсолнух, бахчевые и кукурузу, держали корову и четырех поросят. Хозяйство было небольшое, но непривычное и трудное для горожан. Приходилось ночами месить ногами навоз с колючей соломой, чтобы заготовить кизяки – топливо на зиму, а утром доить корову, которую отец Павел держал за рога, кормить прожорливых поросят, а потом, оставляя малолетних детей в доме, идти работать в поле.
3 июня 1922 года родился еще один сын, названный также Георгием.
Семье порекомендовали помощницу няньку, но она в первую же ночь бесследно скрылась, украв все белье младенца Георгия, с трудом сшитое и с любовью подаренное его крестной матерью Александрой Иосифовной Дьяконовой, дочерью сослуживца отца Павла. В свободное от службы время родители уходили работать в поле или по хозяйству, а дети оставались одни. Трудно было, но не было голода, который они пережили в Казани.
В Ладожской отец Павел служил до 1924 года. Храм сначала перешел обновленцам, а потом закрыли. Когда туда стали проникать «обновленцы», тесть отец Вячеслав Соллертинский вызвал его в Москву, куда сам он переехал в 1919 году после казачьего восстания в Астрахани и смерти жены Софьи Васильевны.
После переезда в Москву семья снимала три маленькие комнатки у хозяев небольшого деревянного дома в Лаченковом переулке в Черкизово. Жизнь была трудной и морально и материально, как у всех семей «лишенцев» по социальному происхождени. В 1925 году отец Павел был определен регентом в храм Введения во храм Пресвятой Богородицы («Введение на платочках»), где служил отец Вячеслав.
У отца Павла был хороший баритон, он хорошо знал и любил церковное пение. Примерно через год отца Павла перевели священником в церковь во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы на Введенской площади (ныне площадь Журавлева). Избрание отца Павла в храм было удивительно. Прихожане искали достойного кандидата для служения в храме. Отец Павел обладал даром слова, и вот, во время проповеди с венка над царскими вратами с голубя ему на голову упал цветок. Это было как бы знамением к его избранию. В храме отцом был создан хороший хор. Некоторые его участники впоследствии по конкурсу были приняты в хор А. В. Свешникова.
В 1929 году рабочие электрозавода подали ходатайство о сносе храма. В этом же году храм был разрушен и на его месте построен клуб. Утварь, иконы, облачения — все было перевезено в подвал дома на Никольской улице. Дочь отца Павла Надежда искала там вышитый ею для отца пояс, и страшно было смотреть на судьбу реликвий былого великолепия храма, так небрежно сваленных там. Но, как ни странно, пояс лежал там, сверху всего, и его можно было взять, не наступая ни на что и не осквернив святыни. Снос храма для отца Павла был таким же страшным ударом, как смерть родного сына. Оставшись без храма, он оплакивал его, как родное дитя. Любовь к Богу была для него неотъемлема от любви к Его Телу – Церкви, в которую он вкладывал всего себя.
Вскоре Господним произволением он был устроен в храме Покрова Пресвятой Богородицы, что у Покровского моста. При этом храме была богадельня, куда переселили монахинь из Кремлевского Вознесенского монастыря. Из них организовали артель золотошвеек. Они вышивали знамена и портреты вождей.
«…Покровская община, – вспоминала Надежда Павловна, – началась для меня с тех пор, когда папу (отца Павла) перевели туда после разрушения храма Введения Пресвятой Богородицы на Введенской площади. Храм Покрова Пресвятыя Богородицы был маленький, уютный. Службы там были долгие, близкие к монашеским. Псалмы читали и пели полностью без сокращения. Пели там монахини с разными диапазонами голосов. Хор был красивый (Отец Павел очень любил хоровое пение). При храме была монашеская община из Кремлевского Вознесенского монастыря. Поселившихся монахинь назвали артелью. Так как в Вознесенском монастыре монахини занимались художественным рукоделием, их (как артель) приспособили шить знамена и портреты вождей. Рассказывали монахини, что им поручили вышить портрет Ворошилова в шинели. Они вышили шинель с застежкой налево, как застегивают рясы и подрясники. Оказалось, что нужно было застежку сделать направо, как у светской мужской одежды. Пришлось все перешивать. Папу (отца Павла) монашеская община очень уважала и любила за его усердное служение, за проповеди и за чуткое отношение к людям. Жили монахини в очень большой комнате, где рядами стояли чистенькие аккуратные железные кровати. Около каждой кровати стояла индивидуальная тумбочка для хранения личных вещей и белья. Где хранились верхние вещи, не знаю. В углу был киот с иконами и лампадками. Помню прекрасную икону преподобной Евфросинии, основательницы Вознесенского монастыря и покровительницы монахинь. Икона преподобной Евфросинии в полный рост находится в храме Воскресения Христова в Сокольниках. Видимо, эту икону принесли туда из Кремля при разрушении монастыря, а икону в Покровской общине, вероятно, писали сами монахини. Житие преподобной Евфросинии очень поучительно. Всегда читаешь его с глубоким чувством любви к ее мудрости и подвигам. Большую часть комнаты занимали рабочие места, где стояли пяльцы и принадлежности для работы. На больших пяльцах работало по несколько человек. Там шили крупные вещи. Много было маленьких пялец для одиночной работы. Знамена шили с золотой нитью, шили специалисты золотошвейки. Вышивали разными швами — и гладью, и «штопкой», и «канителью», и бисером, и «узелками». Эта работа была большим искусством. Зная, что у отца Павла есть семья и дети, монахини однажды пригласили нашу семью на праздник Рождества Христова. Устроили елку и сшили деда Мороза чуть ли не в рост моего братика (ему было восемь лет). Праздник начали с молебна. Тропарь пели хором, и на фоне хора голос моего братика звучал необычно трогательно (тропарь он знал наизусть). Угощения я не помню, но помню, когда уходили, было уже темно, и хозяева — монахини — предложили оставить Юрочку переночевать в обители. В какое-то время (даты не помню) эту артель распустили с условием самостоятельного обустройства тех тружениц в жизни. Кто куда устроился, сказать трудно. В 1930 году мне было 16 лет. Меня никуда не принимали из-за социального происхождения — ни учиться, ни работать. Попытки устроиться были, экзамены сдавались успешно, но в списках принятых меня не было. Отец считался «лишенцем», и наша семья не получала продовольственных «заборных» карточек. Мне посоветовали обратиться к прокурору. Прокурор, выслушав просьбу, сказал — чтобы получить «заборную» карточку, надо жить отдельно от родителей-лишенцев. Одна из монахинь Покровской общины, оставшись без крыши, обратилась за советом к отцу Павлу. Моим родителям пришла мысль поселить нас вместе — матушку Евдокию и меня. Матушка Евдокия (Евдокия Иосифовна Лёшина) была из многодетной семьи, и ее с малых лет отдали в Вознесенский монастырь, где у нее была тетя монахиня. Нам сняли комнатку на Открытой улице. Это была последняя улица, пересекавшая Лаченков переулок. Наше окно выходило на огороды, где сажали картошку и овощи. Там мы жили до моего замужества. Жили мы строго, придерживаясь матушкиных уставов, ходили в храм, молились, постились и любили петь. У матушки было прекрасное сопрано. Она учила меня вышивать. Осталась наволочка на подушку, которую я вышила «На память папе». Куда устроились монахини из Покровской общины, не знаю, но многих помню и поминаю их: монахинь Ираклию, Дорофею, Антонию, Сергию, Авраамию. Царство им небесное и вечный покой пошли, Господи! Матушку Евдокию в 1936 году арестовали и сослали. Из ссылки писем от нее не было. Перед папиным арестом в 1930 году мама отдала матушке на сохранение папин крест и часы. Где находились эти вещи во время ссылки матушки, мы не знаем, но, вернувшись из ссылки в 1957 году, матушка, встретившись с мамой, передала ей эти вещи. Вернувшейся из ссылки матери Евдокии нельзя было проживать в Москве. Узнав о том, что в Рязанской губернии в селе Лётово служит отец Иоанн Крестьянкин, матушка поехала к нему и служила у него алтарницей. Умерла матушка в Лётово в схиме с именем Евфросинии».
В конце 1929 года храм святителя Николая оказался в трудном положении. Настоятель болен, священник Георгий Горев арестован и сослан, священник Василий Сахаров скончался в 1928 году. В храм, находящийся под надзором органов, мог прийти только истинный священнослужитель, думающий, прежде всего о служении Богу, духовном окормлении всех «нуждающихся и обремененных», сгибающихся под гнетом духовных, телесных, житейских неурядиц и жертв, тот, который будет молиться о спасении Отечества и Церкви. Таким был отец Павел.
После назначения иерея Павла в храм прихожане говорили «старый отец Павел», имея в виду Синьковского, и «молодой отец Павел» – Ансимов. Тяжело больной и в преклонных годах, настоятель Павел Дмитриевич Синьковский жил на даче в поселке Лосиноостровском. Иерею Павлу пришлось отвечать за все происходящее в храме. Вновь началась череда повседневных священнических трудов: богослужения, молебны, посещения больных и немощных, причащения и соборования, отпевания в храме и на дому. По-прежнему, хотя и реже, православные крестили детей не только тайно на дому, но и в храме. Намоленный Николо-Покровский храм, прихожане, приученные к молитвенной службе и проповедям, поддержание порядка в храме, стремление украсить храм цветами к праздникам, хор, требующий его регентского внимания — все это сразу поглотило отца Павла с головой. По семейным воспоминаниям, отец уходил в храм в шесть утра, возвращался к себе в Лаченков переулок в Черкизове часов в десять вечера. В свою очередь, прихожанам Николо-Покровского храма пришелся по душе молитвенно настроенный, внимательный, терпеливо отвечающий на все вопросы после службы добрый батюшка. Прихожан радовали привычные слуху чинопоследования его богослужений и проповеди, доступные пониманию, поддерживающие и укрепляющие каждого. Прирожденный регент церковного хора, отец Павел часто выходил из алтаря и принимал участие в пении, помогая певчим, если гармоническое звучание молитвы прерывалось из-за отсутствия какого-либо голоса. На богослужения в Николо-Покровский храм несколько раз в 1930 году и начале 1931 года приезжал архиепископ Евсевий (Рождественский).
В своей книге «Уроки отца» Георгий Павлович посвятил ему несколько страниц, характеризуя как образованнейшего архиепископа и умного собеседника. «Владыка Евсевий — высокий, в очках, с чуть заметной проседью в усах и небольшой бородке… Известный проповедник, музыкант, говорил и переписывался на латыни, французском, итальянском языках, преподавал философию и богословие». В начале 1931 года был арестован в Свердловске, приговорен к 10 годам ИТЛ, 5 ноября 1937 года расстрелян в Новосибирске. Воспоминания Надежды Павловны, дочери отца Павла, о светлых и трудных днях жизни семьи священника в те годы наполнены ощущением твердости духа и жизненной силы, присущей родителям и детям. Свет родительской любви и тепло родного дома помогали Надежде и Георгию в течение всей жизни. Многие годы спустя они с благодарностью повторяли: «Отец был удивительным человеком. Он учил нас не роптать и не завидовать, а, оглянувшись вокруг, всегда считать себя счастливыми, надеяться на помощь Божию… Счастье, по его разумению, — это способность человека ценить то, что дано ему Богом. В дни жизненных тревог, ошибок, образ отца и его пример поддерживали нас, и казалось, что вот он положит свою теплую и ласковую руку, скажет доброе слово, благословит и силы снова вернутся». «Большим праздником в семье был день Ангела отца Павла 23 сентября, в день памяти Павла Послушливого. В этот день Мария Вячеславовна пекла что-нибудь к чаю для посетителей, приходивших поздравить именинника, в основном просфорами. Таков был обычай.
Еще радостнее было собираться на ночные Рождественские или Пасхальные службы. Под Рождество мы закутывали маленького Георгия в теплое и на саночках везли его в храм святителя Николая в Покровском, где мы чувствовали себя, как дома, зная каждую стеночку, дверку и икону.
Отец Павел, обладая прекрасным музыкальным слухом и голосом, что он передал и своим детям, любил устраивать домашние вечера духовного пения. Мы по нотам трио пели довольно сложные духовные песнопения».
Мирская сторона жизни для семьи священника Павла Ансимова была трудной. Старшей дочери Надежде Павловне было 15 лет, когда отец Павел пришел в Николо-Покровский храм. «В Москве мы оказались лишенцами —людьми, лишенными не только юридических, но бытовых и материальных прав. Мы не имели карточек для получения продуктов и товаров ширпотреба.
Поскольку при переходе из храма в храм существовать было трудно, родители взяли напрокат у кустарей-прихожан маленькую машинку для вязания галстуков. Папа и мама в свободное время вязали их по особой технологии, а затем мы с мамой ездили продавать их в палатки торговцев на Трубный рынок (мы называли его «Трудный рынок»).
Можно только представить, как морально трудна была эта сторона жизни отца, человека высокообразованного, с академическим дипломом, со знанием нескольких языков. Как страдал он за детей, когда их никуда не принимали по социальному происхождению, хотя все экзамены были сданы на «хорошо» и «отлично». Некоторое время я брала уроки музыки, надеясь затем получить музыкальное образование, но меня никуда не принимали учиться. Чтобы иметь какой-нибудь заработок, я должна была простаивать на бирже труда в поисках работы и наконец, с трудом устроилась работать на завод. Однако непременным условием трудоустройства было отдельное проживание от моих родителей. Меня приютила знакомая в Черкизове, и вот каждый день, особенно в зимние выходные вечера, отец, по просьбе мамы, пребывавшей в постоянной тревоге за меня, проходил заснеженный путь по темным переулкам, осторожно стучал в окошечко, чтобы убедиться, что в очередной раз я, отработав день, благополучно добралась до дома».
Внутренняя тревога не отпускала отца Павла и в храме. Жизненный опыт священника, пережившего потерю нескольких храмов, повседневные аресты и закрытия храмов вокруг, призывали его к осмотрительности и осторожности. Придя в храм, отец Павел сразу отказался от руководства сестричеством, сосредоточившись на пастырской богослужебной деятельности. Но сестричество продолжало существовать уже самостоятельно само по себе, как неформальное содружество женщин-христианок, связанных долгими годами общей молитвы, общих дел, памятью о ссыльном отце Георгии. В записках, подаваемых на проскомидии, в молебнах постоянно просили поминать о здравии отца Георгия. Отец Павел по этим запискам поминал его как болящего, что было потом ему поставлено в вину.
Отец Георгий Горев находился на территории Соловецких и Карело-Мурманских исправительно-трудовых лагерей. Первоначально в Чупе — поселке между Лоухи и Полярным Кругом, на левом берегу Кандалакшского залива. Мария Федоровна Горева переписывалась с сыном, получала письма с приветами и благословениями очередным именинницам. Сестры помогали Марии Федоровне собирать посылки отцу Георгию. Среди сестер постоянно шли разговоры об этих письмах, шептались и обсуждали возможности поездки на Север к отцу Георгию.
В конце 1930 года положение изменилось к худшему: отца Георгия по этапу отправили на Попов остров. С отчаянием и скорбью, тайком, чтобы не увидели и не отобрали, он пишет о своей жизни в концлагере в тетради, которую потом привезут Марии Федоровне.
«Помню первые дни на Поповом острове, в жестокий мороз, когда с моря несся пронизывающий ветер с ледяными иголками, с 5 часов утра подняты на проверку, не уходя с плаца. В колючей проволоке, к 8 часам все пошли на работы под конвоем, кто куда… Ротный, принимавший этап, мне прямо сказал, грубо засмеявшись: „Забудь о том, что было, навсегда!” И эта колючая проволока, и стрелки, и вышки с фонарями, мерцающими во мгле из ледяных иголок, и огромные собаки, и стужа, стужа с холодного Белого моря и еще дальше — с Ледовитого океана… Да, может быть, в первый раз в жизни я узнал, что такое скорбь».
Разрешены два письма в году, одно посещение. Летом 1931 года по запросу отца Георгия и полученному в Управлении в Лодейном Поле разрешению, кто-то из сестер добрались до местоположения лагеря, проплыв в лодке по реке 15–16 километров, сняли на две недели комнату близ бараков лагеря, виделись мельком, урывками, но виделись, говорили «спокойно и свободно», решили многие вопросы и лично утешили друг друга.
Отцу Павлу были очень понятны тревоги сестер об отце Георгии, но в то же время, чувствуя свою ответственность перед Богом за вверенных ему чад Божиих, за их человеческие жизни и судьбы, он считал необходимым советовать некоторым из них, может быть, на время перейти в другой храм, чтобы выйти из-под контроля органов. Напоминал, что даже за свое пение во славу Божию на клиросе они могут подвергнуться преследованию по месту службы, могут быть даже арестованы и высланы. Предчувствия его не обманули. Сестры рассказывали, что однажды отца Павла вызвали в какое-то высокое учреждение, он вернулся очень озабоченным: ему показали бумаги, где в списках, подлежащих наблюдению, были названы многие из сестер-прихожанок.
Именно в период службы отца Павла в храме святителя Николая в Покровском, началось его крестное восхождение на бутовскую голгофу. В течение одного года его арестовывали трижды и держали под арестом в Бутырской тюрьме. В анкете следственного дела 1937 года указано — арестовывался трижды в 1930 году: на 52 дня, 1 месяц, 22 дня.
104 дня в заключении с периодически повторяющимися допросами одним или двумя следователями, с многочасовыми, в ночное время, изматывающими бессмысленным однообразием вопросами, с предвзятостью, враждебностью и просто жестокостью. И каждый арест заканчивался освобождением из тюремного заключения за недоказанностью предъявленного обвинения.
Дочь отца Павла в своих воспоминаниях записала: «Вернувшись после одного из арестов, папа заплакал и сказал: „Как я устал”. Мы были впервые свидетелями плачущего и страдающего отца».
Страдания его усугублялись еще тем, что 104 дня храм святителя Николая в Покровском стоял без Божественной литургии в ожидании пастыря. Все эти сто с лишним дней пришлись на вторую половину 1930 года.
24 июня 1930 года отец Павел был арестован и отправлен в Бутырскую тюрьму в первый раз. Ордер ОГПУ № 4661 на производство обыска и ареста Павла Георгиевича Ансимова, проживающего по адресу: Лаченков пер., д. 42, кв. 2, был выдан 23 июня комиссару оперативного отдела ОГПУ Буртыгину. Обыск начали в ночь с 23 на 24 июня, когда все были уже дома. Забрали рукописи, 4 записные книжки, машинописную брошюру «О современном проповедничестве в Российской Православной Церкви» и другие в количестве 24 экземпляров.
4 июля 1930 года после допроса, который проводил гл. уполномоченный 6-го отделения секретного отдела ОГПУ Б. Н. Фрейберг (тот самый, который допрашивал и отправил в ИТЛ отца Георгия Горева), было предъявлено обвинение по статье 58 / 10 УК РСФСР в том, что Павел Георгиевич Ансимов «продолжал возглавлять т.н. Горевское нелегальное сестричество, ведущее антисоветскую деятельность».
На задаваемые вопросы отец Павел отвечал: «Конспекты проповедей, отобранные у меня при обыске, принадлежат мне и написаны мною».
«Сестричество при церкви Николо-Покровской существовало до моего прихода, было организовано священником Горевым. В настоящем времени деятельность сестричества сводится к пению на клиросе».
«Деньги собирают в храме церковный староста и члены уставного Приходского совета».
«Высланный священник Георгий Горев мною также поминался во время богослужения по запискам как болящий».
«Общие исповеди бывали с разрешения епископа Филиппа».
Все ответы очень кратки, однозначны, не допускали каких-либо других толкований, тверды и уверенны, как и четкая несгибаемая подпись отца Павла, сопровождающая каждый ответ.
11 августа 1930 года следователь в заключении по этому делу докладывает: «Ансимов Павел Георгиевич, служитель культа, обвинялся в возглавлении нелегального сестричества, занимающегося на религиозной почве антисоветской деятельностью. В процессе следствия инкриминированные ему действия не подтвердились. На коллегии ОГПУ 12 августа 1930 года постановили: из-под стражи освободить, дело следствием прекратить и сдать в архив».
Получив отобранное при аресте удостоверение № 0100681 / 615, после 52 дней заключения в Бутырке, отец Павел через несколько часов был среди своей семьи. Как-то он добирался домой в Черкизово: вряд ли ему вернули те 30 копеек, которые лежали в его кармане и были отобраны при личном обыске в комендатуре Бутырок и указаны в специальной квитанции, сохранившейся в архивном деле № 101792 арестанта под номером, проставленным особым синим нумератором, Р-14390.
Обвинения, которые были представлены отцу Павлу при втором и третьем арестах, нам не известны, т. к. следственные дела этих двух арестов не обнаружены.
И опять, воспрянув духом, потянулись в Николо-Покровский храм прихожане. Первая половина 1931 года с рождественскими, крещенскими, сретенскими праздниками, первыми неделями Великого поста прошли без чрезвычайных потрясений. Пасха в том году была поздняя.
В 1929–1931 годах все чаще храмы стали закрывать просто административными постановлениями по письмам рабочих заводов, строительных организаций, различных учреждений и кооперативов, просивших передать им церковные здания под свои повседневные нужды. Долгие-долгие годы в храмах с тех пор размещались музеи, архивные и книжные хранилища, проектные бюро и складские помещения научно-исследовательских и министерских учреждений, реставрационные и художественные мастерские, кинотеатры и клубы, репетиционные залы хоровых капелл и студий звукозаписи, различные заводские предприятия, типографии, овощехранилища, и нет конца этому постыдному перечню утилитарного использования и разорения векового церковного достояния.
Дошла очередь и до храма святителя Николая в Покровском. Уловка была все та же: арестовать священника, храм закрыть («запечатать»), после этого специальным постановлением райсовета, Моссовета, ВЦИК храм разрушить или приспособить под какое-либо учреждение. Арестовали и сослали отца Георгия Горева, вместо него появился отец Павел Ансимов — твердый, убежденный, самоотверженный пастырь, и опять храм ожил и вместе с ним прихожане. Правда, колокола сбросили с колокольни еще в 1929 году. Самый большой колокол разбился, и местные мальчишки подбирали его осколки на всякий случай.
На просвирнической земле храма на Почтовой улице построили рабочий клуб, в котором постоянно крутили советские и зарубежные фильмы и гремело радио из черного рупора репродуктора.
В конце 1930 года Моссовет прислал в Центральные государственные реставрационные мастерские запрос Госсантехстроя о возможности сноса церкви святителя Николая на Бакунинской улице (бывшей Покровской) для освобождения места под будущее строительство. На очередном заседании президиума горисполкома Моссовета 8 мая 1931 года под председательством Н. И. Булганина в присутствии председателей райсоветов и заведующих отделами в числе 68 хозяйственных вопросов в конце заседания рассмотрели, походя, вопрос о закрытии двух московских храмов — храма Воздвижения
Креста Господня по Труженикову переулку и храма святителя Николая по Бакунинской улице. Постановлением Президиума «здание культа т.н. Воздвижения» было передано для организации столовой рабочих швейной фабрики «Труд». Также по-деловому решили судьбу Никольского храма: «Принимая во внимание, что участок между Бакунинской улицей и Рабфаковским переулком (квартал № 1103), на котором находится церковь т.н. Николая, подлежит застройке многоэтажным жилым домом Госсантехстроя, на что имеются соответствующие средства и материалы, — руководствуясь пост. ЦИК СССР от 8. IV-1929 г. о религиозных объединениях, указанную церковь закрыть, а здание ее снести. Группе верующих предоставить возможность перейти в ближайшее функционирующее здание культа, каковым является церковь Покрова на Бакунинской ул. (напротив церкви Николая). С предметами культа поступить согласно того же постановления ЦИК СССР от 8. IV-1929 г. Означенное постановление внести на утверждение Президиума Мособлисполкома».
Вскоре по следам принятого постановления о закрытии Николо-Покровского храма посланный уполномоченный представитель власти, с мандатом, в присутствии настоятеля и членов Приходского совета, опечатал все двери храма и предупредил их об ответственности и наказании, если те самостоятельно, без разрешения органов власти попробуют распечатать храм, какой бы религиозный праздник ни предстоял.
Сразу после получения постановления о закрытии храма и запрещении продолжать богослужения Приходской совет храма святителя Николая в Покровском обратился с жалобой от лица прихожан в Центральную комиссию по вопросам культов при Президиуме ЦИК СССР. Обращение было рассмотрено на заседании Центральной комиссии по вопросам культов 26 июля 1931 года. Сохранилась краткая запись в протоколе № 7 (п. 18):
«Слушали: ходатайство верующих об отмене постановления Московского областного исполкома Совета Р. К. и К. депутатов от 13.05.1931 года о закрытии и сносе здания Никольской церкви по Бакунинской улице в Москве.
Постановили: ходатайство верующих отклонить, церковь закрыть и здание снести».
Разрушение храма началось уже в июле 1931 года со свержения купольного креста, осенявшего христианским знамением всю округу Николо-Покровского храма, незыблемо простоявшего 165 лет, с момента завершения постройки храма в 1766 году.
С кинематографической последовательностью замедленной съемки рассказано об этом злодействе в книге «Уроки отца» сыном протоиерея Павла, Георгием Павловичем Ансимовым. Восьмилетний Георгий стоял тогда с отцом под дождем напротив храма и сумел запомнить и воспроизвести спустя десятилетия страшную атмосферу дикого разгула уничтожения Божьего храма.
Крест Николо-Покровского храма долго не поддавался злодеям-разрушителям. Его опутывали веревками, тянули всей ордой, стоявшей на кровле храма и у его подножия, пытались просто спихнуть, навалившись со всей яростью и злостью только силой рук, ног, спин людей, оголтелых в своей злости и ярости, вопящих и постоянно скатывающихся с мокрых железных листов купола. Но церковный великан упорно стоял. «Качнули раз, другой и еще — крест будто и не обращал на них внимания. Как каменный, неколебимо стоял, и казалось, он был где-то далеко от всех и человеческие пятерни его не касались». Георгий «видел, как дергали, раскачивали крест и как он, хрустнув, покосился. За спиной слышались молитвенные причитания и несдерживаемые рыдания артельщиц [монахинь Покровской общины. — Г. Г. ]. Крест упал на скат купола, соскользнув на край и под вопли ликующей толпы, натянувшей веревку, опершись о желоб, встал дыбом и, перевернувшись, ударяясь о кровлю алтарной крыши, двинулся вниз», затем, «зацепившись веревками за желоба и козырьки, задержался и повис своим изголовьем вниз. По нему свисали веревки, по ним и по кресту текли, сочились капли и струйки дождя. Плакало и небо».
Понадобилось 64 года, чтобы весной 1995 года на Крестопоклонной по милости Божией крест вновь воздвигся и освятил начавшееся возрождение храма.
Вскоре после свержения креста приступили в исполнение майских постановлений к вывозу церковного имущества. Ломовые грузчики побросали без разбора в большие телеги иконы, лампады, богослужебные и церковные книги, облачения, церковную утварь. Бесценное накопленное и намоленное веками церковное богатство, то, что «вождь революции» называл народным достоянием, без всякой описи вывезли на склады Госхрана на Никольской улице и свалили поверх того, что ранее привозили из других храмов. Бесследно пропал и местночтимый образ святителя Николая, охранявший храм с момента его создания в XVI веке. Казалось, что со дня на день начнется разборка самого здания храма и колокольни и на месте благоустроенного и благоукрашенного любимого прихожанами храма останется груда кирпичей вперемешку с цементными глыбами, железными балками, переплетами окон, крошкой мраморных полов и кусками настенной фресковой росписи, как это случилось в 1929 году с соседним храмом Введения Богородицы в Семеновском и многими другими разрушенными храмами. Но промыслительно произошло другое. Добротное, просторное здание храма святителя Николая приглянулось Московскому городскому тресту хлебопечения, решившему приспособить здание храма под хлебозавод, что, в конечном счете, спасло храм от полного уничтожения и позволило сохраниться, по крайней мере его стенам и купольному своду старинной кладки.
В производственных планах Мосгорисполкома пекарня-церковь у Покровского моста упоминается уже в октябре-ноябре 1931 года как резерв для улучшения снабжения хлебом Москвы.
В объяснительной записке 1932 года ко 2-му пятилетнему плану развития хлебопекарной промышленности Москвы пекарня-церковь на Бакунинской улице уже показана в производственных таблицах как хлебозавод № 13.
Для размещения мучного склада, разнообразных машин для просеивания муки, тестомешалок, бродильных камер, дрожжевого цеха, машин для деления теста, расстоечных машин, хлебопекарных печей и т. д. понадобилось углубить храм на полтора метра, пространство храма перекрыть вторым этажом, надстроить четверик храма третьим этажом, вместо двух разрушенных алтарей устроить экспедицию по приему муки, другого сырья и вывоза готовой продукции.
Возвели громадные фабричные трубы. Вместо разобранной колокольни устроили безобразный четырехэтажный административный корпус.
Начало перестройки храма в хлебозавод датируется апрелем 1932 года. В архиве ЦГРМ сохранился «Дневник работ архитектурной секции за 1931 – 1932 годы». Именно там появилась следующая запись: «1932. 8 апреля. Червяков сообщил о начавшейся разборке Николо-Покровского храма и церкви Рождества на Стрелке». Согласно данным технического паспорта хлебозавода, хранящегося в архиве храма, строительство и модернизация хлебозавода продолжались в 1932, 1933, 1937, 1940 и 1951 годах.
В 1986 году в связи с аварийным состоянием хлебозавод был закрыт.
Протоиерея Павла, как освободившегося священника, перевели в соседний, на левом берегу Яузы, храм Воскресения при Семеновском кладбище. К 1935 году кладбище закрыли, а храм переделали в цех по проверке пропеллеров к самолетам Дочери своей, Надежде, сопровождавшей его, говорил: «Пой погромче!». Под шум пропеллеров отец Павел служил панихиды на могилах кладбища.
В 1935 году протоиерей Павел Ансимов был переведен в храм Рождества Христова в селе Измайлове. В старинном храме XVII века с колокольней елизаветинского времени, с многими древними иконами, в том числе с чудотворными иконами Божией Матери Иерусалимской и Владимирской и многими другими святынями, отец Павел служил в 1936–1937 годах.
Вместе с протоиереем Павлом служили священник Иван Васильевич Кедров, диакон Петр Сергеевич Костин, церковный староста Тихон Иванович Баранов.
Сохранилось несколько писем отца Павла своим духовным чадам, относящимся к последнему периоду его пастырского служения.
« + Женя! … Делая цветы, украшая Икону Св. И. Воина, подумай и своей душе, чтобы и в ней были цветы, приятные угоднику Божию. Желаю покоя и мира. Храни Господь тебя. ПА»
«Приветствую маленькую Женю! – пишет он в одном письме. – Пусть нынешний день напомнит тебе о том счастливом невинном детстве, когда душа была и все мысли были хороши и светлы и, дай Господи, дабы причащение Св. Таин обновило твою душу и соделало ее чистой и молодой, способной воспринимать благодать благодать Божию такой, какая она есть. Буду, как и всегда, молить Бога, да оградит Он тебя от всех зол и всеми жизненными невзгодами привлечет к Себе для спасения твоей души. Дай Господи, чтобы твое доброе христианское сердце постоянно горело любовью к Богу и ближним и побуждало делать только доброе и хорошее, избегая худого. Храни тебя Бог. Грешный молитвенник и доброжелатель Пр. П. А.» (18 декабря 1936 года)
В ночь на 2 ноября 1937 года протоиерея Павла Ансимова вновь арестовали. Основанием для ареста послужили материалы следственного дела № 2558. Содержание его нам неизвестно. Но в «Постановлении об избрании меры пресечения и предъявления обвинения» сразу было заявлено, еще до заполнения анкеты и протокола допроса: «На основании следственного материала по делу № 2558 достаточно обличается в том, что будучи враждебно настроен к партии и советской власти, среди окружающих его лиц систематически ведет к-р монархическую агитацию, распространяет разного рода ложные к-р провокационные слухи и является активным участником к-р монархической группы церковников». 31 октября1937 года постановление было подписано в Управлении НКВД, 1 ноября наложили резолюцию: «Арестовать», в ночь на 2 ноября «воронок» остановился в Лаченковом переулке у дома 42.
По воспоминаниям Надежды Павловны, «семья к тому времени состояла из шести человек (отец Павел, мама — Мария Вячеславовна, брат Георгий, я — дочь Надежда с мужем Владимиром и дочерью Мариной, родившейся в апреле 1937 года) и ютилась в 3-х крохотных комнатках, которые мы по-прежнему снимали у хозяев в Черкизове. Отец, уходя, благословил всех нас, поцеловал внучку, которая, как всегда, мгновенно успокоилась у него на руках. Это был последний миг, когда мы видели отца. Он не вернулся». К этому стоит добавить, что мать отца Павла – Вера Павловна – находилась в это время в Астрахани с сыном священником Николаем Григорьевичем Ансимовым, устроившимся работать бухгалтером. «Ансимов Владимир Григорьевич, священник, был арестован органами НКВД в городе Астрахани в 1935 году и выслан в Свердловскую область».
11 ноября отца Павла вызвали на допрос. Один вопрос следовал за другим. Допрашивал оперуполномоченный 8-го отделения 4-го отдела УНКВД МО государственной безопасности В. Сенькин:
«Гр. Ансимов, уточните ваше социальное происхождение и положение».
«Скажите, кто из ваших родственников репрессирован органами советской власти? Когда и за что?»
«Ваше отношение к советской власти?»
«Расскажите круг ваших знакомых».
«А мать Манефу „прозорливую” вы знаете?»
«Скажите, у кого вам лично приходилось производить тайное богослужение и крещение на квартирах верующих?»
«Следствие располагает точными данными, что вы производили богослужения и крещения на квартирах верующих. Следствие требует от вас правдивых показаний».
«А одиннадцатилетнюю девочку на Первомайской улице крестили?»
«Расскажите о вашей контрреволюционной деятельности».
«Скажите, с какой целью вы посещали Смирнову Василису Тарасовну и Всеволодову Акулину Никитичну?»
«Вы следствию говорите неправду. Следствие располагает точными данными о том, что вы, посещая квартиры Смирновой и Всеволодовой как руководитель к-р фашистской группы церковников, давали им указания по работе к-р группы и снабжали их литературой к-р погромно-антисемитского содержания, в том числе „Протоколы сионских мудрецов”. Следствие требует от вас правдивых показаний».
«Вы продолжаете следствию говорить неправду. Следствию совершенно известно, что вы, будучи руководителем к-р фашистской группы церковников, давали указания по работе фашистской группы церковников, снабжали ее литературой контрреволюционного содержания, вели контрреволюционную агитацию среди окружающих. Следствие еще раз требует от вас правдивых показаний по этому вопросу».
Чем многозначительнее и агрессивнее становились вопросы уполномоченного госбезопасности В. Сенькина, тем короче и тверже становились ответы протоиерея Павла Ансимова. В начале допроса конкретные ответы о себе, родственниках, знакомых. Затем ответы: «не производил», «не крестил», «никогда никакой агитации не вел и не веду», «руководителем не был», «литературы не давал». И в заключение: «Все эти, предъявленные мне сегодня обвинения я отрицаю. Больше по сему делу показать ничего не имею. Записано с моих слов и мною прочитано. Ансимов».
Тройкой при НКВД МО 19 ноября 1937 года протоиерей Павел Георгиевич Ансимов был осужден по статье 58‑10 и 11 УК РСФСР и приговорен к высшей мере наказания. 21 ноября 1937 года в день празднования Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил Бесплотных последний настоятель нашего Николо-Покровского храма (перед его закрытием и разрушением) протоиерей Павел Ансимов был расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой, находившемся в ведении НКВД. Приняв смертную муку, протоиерей Павел пополнил ряды небесных предстателей за Церковь Христову.
26 мая 1989 года – реабилитирован.
Постановлением Священного Синода Русской Православной Церкви 16 июня 2005 года имя протоиерея Павла Георгиевича Ансимова (1891–1937) вошло в Собор новомучеников и исповедников Российских ХХ века.
Секретарь Синодальной комиссии по канонизации святых, передавая приходу ксерокопию страниц следственного дела отца Павла, добавил: «Следствие производили известные своей жестокостью следователи. Отец Павел вел себя достойно, никого не оговорил, никого не назвал. Арестован был по оговору диакона Черкизовской церкви. Тот, в отличие от протоиерея Павла, наговорил много. По этому делу проходят странные и случайные люди, но в их показаниях никаких компрометирующих отца Павла фактов приведено не было. Приговорен к расстрелу из всех названных в деле один отец Павел».
